kotokhira

Прежде чем снова позволить мне вплыть в электрический вечер Синбаси с верхней фотографии, очередной токийский день подкинул немало хорошего, начавшись с долгожданной встречи с моей японской феей (привет, ты читаешь) в том самом любимом Старбаксе в Tokyu Plaza на Омотэсандо, и продолжившись прогулками по нашему обоюдно любимому Токио.
Феи, особенно те, которые не живут в Токио — очень занятой народ, это во-первых, а во-вторых, даже им сложно не поддаться токийскому ритму, столь же стремительному, сколь умиротворяющи и медитативны пит-стопы, которые он время от времени предлагает сделать. Но феи есть феи, и перед тем, как, подгоняемая скорым отъездом, умчаться по столичным делам, она оставила мне подарок — привела в Zojo-ji ("Зодзёдзи" в русской транслитерации). Если сказанное по-японски название звучит вполне органично, что в ответ на русскую транскрипцию хочется голосом Йонду из Стражей Галактики проорать "ЧЁ ОН СКАЗАЛ?!". А место вообще-то довольно известное и со своими фишками, и я сама не очень понимаю, почему за годы токийских скитаний так и не была здесь — разве что потому, что окрестности Токийской башни манили меня меньше многих других.

Храм буддийский. Его основали в 1393 году, но тогда он находился в районе Кодзимати, что севернее и ближе к императорскому дворцу. В 1598 году всенародно известный Токугава Иэясу перенёс храм на нынешнее место и сделал семейным храмом своего клана.



Основная фишка Зодзёдзи (почему у меня ощущение колоссального диссонанса между буквами и предполагаемыми звуками?) — конечно, то, что на фоне гордо возвышается Токийская башня. Это очень популярный и любимый мотив объединения традиционного и современного в одном пейзаже, что обычно не слишком впечатляет рядового токийца, но очень любопытно для иностранцев.



На площади перед зданием храма раскидали разные арт-объекты, наверняка по какому-то поводу, но я в эти нюансы редко вдаюсь. Можно сделать размытое селфи в гигантском диско-шаре, например.



Или пообщаться с попотигром. Головы у них реально нет, только зад. Можно инвертировать предоставленный образ и вообразить полосатого щекастого слона, ага. Или полосатого Бена Аффлека с хоботом. Кто помнит серию про жопоголовую семью Томпсонов из Сауз Парка?



Люблю, когда вроде бы храм и деревья, но и гигантские стекляшки где-то блестят.



Бум! Вообще до башни идти прилично, но спасибо её размерам и играм перспективы, если не знать, можно подумать, что она во дворе храма, транслирует дзен по расписанию.



Ещё одна особенность, которая отличает храм от остальных, таится в глубине справа.



Да, это Дзидзо-сама, маленькие хранители маленьких детей, которых в этом мире уже нет. Что интересно (и, пожалуй, печально) — у каждого из этих дзидзо есть семья. К каждой статуе кто-то приходит, каждая — чьё-то горе.



Курильница здесь всегда полна пепла от благовонных палочек.



Если честно, я ещё не решила, какие эмоции стоит испытывать по этому поводу. Я не чувствую в воздухе сильной трагедии, здесь есть тишина, есть некая мистика, но давящего ощущения горя — нет, нету. Может, это просто чужие и очень личные истории.



Вертушки то замирают, то начинают крутиться — или все разом, или группами, то бешено, то делают несколько лёгких оборотов. Этот ветер не всегда чувствуешь, иногда похоже, что кто-то ходит по тропинкам и дует на них.



Как узнать, есть ли семья у дзизо? По наличию шапочки. Здесь в шапочках все, а некоторые ещё и в таких роскошных.



Невольно начинаешь поглядывать на тех, кто сюда приходит — идут ли они к своей маленькой статуе, или это просто интересующиеся, как и я.



Я сейчас смотрю на этот кадр и думаю про тоннель смертей. А тогда мне казалось, что я в полупризрачном потустороннем мире, в каком-то волшебном лесу, где живут все эти маленькие души, и в шелесте вертушек можно услышать голоса, тихие и тонкие.



Кто не помнит ничего о Дзидзо-сама, повторюсь: это божество, которое не даёт душам умерших детей попасть в лапы демонов. В Японии считается, что дети, которые умерли маленькими или нерождёнными, сильно огорчили своих родителей, и тем самым согрешили, не успев к тому же пополнить свою карму благими делами.



Одежда и другие подношения — это благодарность божеству от родителей за то, что он спасает души их детей. Да, окей, для европейского менталитета это совершенно неочевидная схема, но чем дольше в Азии, тем меньше возникает вопросов — логику происходящего впитываешь просто с воздухом и едой.



Через забор иможно подглядеть за мавзолеем, где уже много лет спят сёгуны клана Токугава.



Здесь покоятся 6 сёгунов: 2-ой сёгун - Хидэтада, 6-ой - Иэнобу, 7-ой - Иэцугу, 9-ый - Иэсигэ, 12-ый - Иэнобу, и 14-ый - Иэсигэ. Не помню, правда, что со входом на территорию — он то ли запрещён, то ли платный.



Во время Второй мировой захоронения тоже сильно пострадали, нетронутыми остались лишь два. А могила, рядом с которой растёт сакура с раздвоенным стволом — это, если не ошибаюсь, могила принцессы, жены одного их сёгунов. Подруга рассказывала мне красивую дегенду про эту сакуру, я слушала очень внимательно, и забыла напрочь. В свое оправдание могу сказать только, что октябрь был три месяца назад.



Сзади у дзидзо, кажется, имена есть.



Слышали когда-нибудь, как шуршат сотни вертушек? В раннем детстве мы очень любили такие игрушки, родители часто покупали их нам в парках аттракционов. Пластиковые вертушки всех размеров и цветов, ими здорово было ловить ветер, катаясь на каруселях.



Зодзёдзи, кстати, одно из популярных мест для хацумодэ — первого паломничества в храм с наступлением нового года. Колокол в храме бьёт 108 раз, что символизирует избавление от 108 грехов (или пороков). Причём это не обязательно делают храмовые служители, и, если успеть записаться заранее, можно ударить лично. Интересно, есть ли какая-то нумерация у этих пороков, чтобы выбрать для своего удара более.. ээ.. подходящий.



Такие маленькие букетики часто можно увидеть в продаже в цветочных магазинах, и предназначены они как раз для кладбищ и храмов — оставлять на могилах или в качестве подношений.



В следующий раз, когда увидите дзидзо в каком-нибудь из храмов, обратите внимание, сколько из них одеты в вязаные шапочки. Здесь холрошо видно, какие они разные — совсем свежие, насыщенно-красные, или посеревшие от времени и дождей.



У некоторых шапочки совсем посерели, а вертушки почти разрушились. Значит ли это, что кто-то справился с грустью?



Можно оббежать территорию вокруг — она довольно большая, здесь три основных здания: Дайдэн, главный рогатый храм, Анкокуден (справа от него, ближе к аллеям с дзидзо) и Косёдэн.



Токийская башня уже давно передала эстафету телевещания новой Скай Три, и с неё вещают в основном радиостанции. Её оранжево-белый раскрас — вроде как требование правил авиационной безопасности, а не просто прихоть и попытка сделать башню менее похожей на Эйфелеву. Французские заиммствования в Японии приобретают порой такой сильный акцент, что связь с прототипом почти не проследить. Осакская Цутэнкаку, ныне — визуальное воплощение ретрофутуризма, тоже построена на основе Эйфелевой башни, ага.



Пока я хожу до комбини и обратно за очередным Savas milk protein (с какао — клёвый, остальные вкусы — порнография) и ещё какой-то фигнёй, начинает темнеть.



Ряды красных шапочек хорошо видны и с улицы (в тот момент по ней в сторону башни шла группа радостных подротсков и неистово орала).



После заката я всё же возвращаюсь к дзидзо, чтобы сделать ещё несколько фотографий, потому что уверена, что в темноте ощущение потустороннего будет в разы сильнее.



Так и есть. В контрастном свете фонарей на круглощёких каменных лицах как будт есть какое-то движение. И никого — дедушка с рюкзаком отбил свои поклоны и ушёл, и я снова в одиночестве в центре шумного Токио. Даже воронов, которые так любят высокие деревья на территориях храмов, здесь не слышно.



А деревья над маленькими статуями — это, кажется, сакура. У меня в голове сразу возникает нереальная картинка, как ветер посыпает дзидзо бледными лепестками с цветущих деревьев и вращает разноцветные вертушки.



...и вид на башню в этот момент, сквозь паутинку розовых соцветий, наверное, тоже абсолютно идиллический. Да уж, в тот короткий весенний период город наполняется конфетной магией, только несмотря на все прогнозы, никто не знает точно, когда и где её ловить.



Вечером, несмотря на назначение этих статуй, здесь становится даже уютно. Свет у фонарей яркий и золотистый, а сквозь густые листья мягко проникает городской шум.



Токио, наверное, очень хорошо получается, если снимать его на плёнку, особенно в такое время, но все свои плёночные опыты я решила оставить в детстве, когда мы с дедушкой снимали на его старые плёночные камеры и проявляли снимки в ванной. Старый фотоувеличитель до сих пор живёт где-то у бабушки с дедушкой на балконе.



Хотя иногда я думаю, может, взять с собой как-нибудь одну из дедушкиных камер, показать ей Японию. Если ещё удастся найти плёнки для них.. Но, если честно, я всей душой люблю диджитал, неосязаемый, не занимающий места в пространстве, с безграничными возмодностями для манипуляций, и пока многие мои знакомые фотографы экспериментировали с плёнкой, я корнями врастала в свой тогда ещё Кэнон.



Сейчас в моейи жизни становится всё меньше материалов, и всё больше цифры, из осязаемого я разве что рисую в скетчбуке, который всегда лежит в рюкзаке, и это всегда графика — краски и прочее у меня так и не прижились, даже за годы в художке, слишком громоздко и много грязи. Может, это период. Хотя уже лет 20 этот вектор освобождения от физических вещей довольно чёткий. Главное — следить, чтобы он не касался носков. Носков должно быть много.



А вообще, я заметила, что художники, активно создающие более монументальные вещи, даже если это относительно небольшие полотна — обычно домоседы. И, наверное, я поэтому в какой-то момент так резво сбежала в фотографию: она куда мобильнее.



Деревья — здорово, но мой Токио — это в первую очередь вот эти светящиеся в небе стекляшки. От храма до Гинзы и станции Юрактё меньше 30 минут пешком, а до моей любимой Симбаси — всего 20.



Иногда так мало нужно всего-то приехать в Японию в более-менее добром здравии — ночной мегаполис, синтвейв в наушниках и закатать рукава у любимой куртки (по-моему у меня предплечья всегда на 3 тона темнее всех остальных участков кожи, надень наи меня скафандр, я и у него рукава закатаю).



Первые этажи бизнес-центров всегда с окнами в пол и всегда монохромны, как и дресс-код сотрудников, потоками покидающих офисы в конце рабочего дня.



..и вливающихся в радужный вечерний город.



Я недавно читала статью, в которой психотерапевт утверждал, что у тела на всё есть три ответа, или реакции: "да", "нет" и "не знаю".
По его словам, "да" ощущается как расширение и тепло в груди, руках и/или лице. Мне очень запомнилось это определение, потому что оно довольно чётко выражает мои (да и не только мои, думаю) ощущения. Всем же знакома эта тёплая волна внутри, которая поднимается в моменты вдохновения и радости, и заполняет всего тебя?

В такие моменты кажется, что если проколоть кожу, через неё пробьётся свет.
И, по классификации того же психотерапевта, "нет" ощущается сужение, замирание и холод. Очень, кстати, хорошая инструкция к тому, как делать выбор. Любой.



Исходя из этой теории, Япония для меня — всегда "да". Вообще, если подумать, чаще всего я руководствуюсь именно этим внутренним ощущением тепла.



А иногда оно похоже на то, как будто у тебя в районе плечей два огромных самолётных движка и ты начинаешь прогревать их, гигантские турбины крутятся, и это ещё не момент взлёта, но уже ощущаешь эту невероятную подъёмную силу.



И это, пожалуй, то, почему я приезжаю сюда. И в некоторых районах, таких, например, как этот, это ощущается особенно сильно.
Можно было бы задать вопрос "почему?", но.. у самурая нет цели, только путь. ;D



В светящихся, звенящих, гудящих перпеулках у железнодорожных мостов Синбаси и Юрактё этой энергии больше, чем я могу вместить, я здесь заряжаюсь быстро и на 120%, и именно в таких местах рождается ощущение, что ты готов сделать что-то невероятное, только вот не знаешь, что.



Помните 5 эпизод Звёздных войн?
"- Right now I feel like I could take on the whole Empire myself.
- I know what you mean."



Эти вечерние картины, с паутинами проводов и резкими светотенями, завораживают меня, я возвращаюсь снова и снова, пытаясь уместить в фотографии то, что никогда не выразить лишь набором пикселей.



Что забавно, некоторые переулки я иногда не могу найти целенаправленно. То попадаю в них, то нет. Какие-то нарнийские законы здесь включаются, платяной шкаф в доме старого профессора тоже не всегда работал.



Мне, наверное, никогда не будет этого достаточно, и прекрасно. Когда говорят, что художник должен быть голодным, не еду ведь имеют в виду.



В Японии я видела разных людей, и мои друзья, даже мои русские друзья, очень разные — из разных городов, кто-то прожил здесь половину жизни, кто-то живёт третий год, кому-то нравится, кому-то сложно, но среди них нет ни одного человека с потухшими глазами.



Как бы ни менялся Токио, пока он существует, у него найдётся что-то, что зацепит любого, потому что он настоящий — многоликое, многоголовое, многоглазое существо с гигантской синтезированной душой из всех тех, кто живёт здесь, и кто любит его.



Наверное, для меня это один из самых вдохновляющих кусочков города. Иногда очень хочется разделить с кем-нибудь это ощущение. Иногда даже получается. Иногда хочется разделить вербально, чтобы вот прям досконально убедиться, что вдохновение коллеги ровно того же сорта, что и твоё.



Хочется включить тот самый Blade Runner Blues. Есть в искусстве такие вещи, которые, мне кажется, просто не могли родиться в чьей-то изолированной голове, будь то Вангелис, Лукас или Ридли Скотт, они точно подключились к какой-то планетарной базе данных, или она сама к ним подключилась, надо же через кого-то транслировать сокровенное.



Раньше мне хотелось взять каждую текстуру, и унести домой. Теперь я не очень понимаю, где это (в основном, пожалуй, в ноуте), поэтому уношу на флешке.



Повара мне иногда улыбаются сквозь это окно.



А световая инсталляция на крыше Гинза6 доживает последние дни, а с Гинзы мне удобно ехать, и к тому же можно погладить какую-нибудь из блестящих тачек в Ниссан Кроссинг по дороге.



Прыгаем по блокам в воде, пока всё не убрали.



Один из самых аутентичных видов на Токио, я считаю.



...и одно из мест, куда всегда можно прийти, как домой.